Адам целует в ответ, и Рао расслабляется под его ласками, радуясь, что всё обошлось. Адам отталкивает сына к стене, и Рао, за мгновение, умирает, проклиная себя за свою глупость.
Пару напряжённых секунд молчания, за которые Ортега успевает изничтожить себя за такой опрометчивый поступок. Его сердце вновь бешено колотится от подлинного ужаса, и отец не помогает ухватиться хоть за намёк на надежду. Он зол, и в этом лишь вина Рао. Эта минута, буквально, решит дальнейшую судьбу мага, а он распят, предстаёт перед Страшным судом абсолютно нагим и беззащитным.
- Да, папа, прости... - стыдливо бормочет Рао, боясь лишний раз взглянуть в глаза родителю, но, неизменно, пугливо это делая.
Остатки злобы, налётом, остаются на губах, но эти губы больше не говорят угрозы, а целуют так, будто бы Ортега не виновен. Рао не успевает задушить свой еле слышный стон, когда отец, так великодушно, сменяет гнев на милость.
Рао тает и машинально обнимает отца, трепетно целует в ответ, как только Адам уделяет внимание его губам. Но эта осторожность пропадает столь же быстро, как и пропадает злоба священника.
Наплевав на всё, Рао показывает отвратительную красоту своей души. Показывает, как он любит отца, и как по-собственнически к нему относится. Показывает свою жадность, свою похоть, свой голод. Он вновь - грех, толтко тепепь Адам не пытается от него укрыться.
Нежные поцелуи быстро переростают во  что то совсем не по-человечески ненасытное, а осторожные касания, превращаются в сжатую в кулаках одежду. Рао не против заиметь пару синяков на коже, если они будут оставленны его отцом, да и сам маг в долгу не останется. Небольшой болезненный автограф на слишком нежной коже, который будет скрыт под чёрными аскетичными одеждами, и лишь одна мысль о котором, будет чертовски возбуждать.
Остаться в коридоре не было никакой возможности, поэтому падшие души поспешно передислацировались в комнату падре, где продолжили свой ночной разговор. Только теперь слов было маловато, всё больше стоны, затыкаемые ладонью. Рао не выпускал бы отца из своих рук минимум сутки, или, хотя бы, пока усталость не начала бы убивать их тела, но увы. Работа. Призвание всей жизни, которое, по мнению мага, портит эту жизнь.
После такого яркого признания, не оставалось сомнений, что падре, как и сам Рао, больше не сможет удержаться от повторного падения. Но церковь не лучшее место для покупки билетов в Ад. Рао даёт отцу адрес своего клуба, данные номера в отеле, всю информацию, которая могла бы ему помочь. И когда на телефон падает короткая смс "еду", Рао бросает все дела и готовится к встрече, едва ли унимая дрожь в коленях. Теперь можно не сдерживаться, и Рао забывает о сдержанности в принципе. Да и нужна ли она, когда у тебя самые яркие оргазмы за последние десять лет? Теперь можно не думать, что кто-то вас услышит и это станет началом краха. Теперь всё иначе. Теперь наличие одежды потеряло всякий смысл, вплоть до выхода на люди, теперь доставка еды в номер и её поедание прямо в постели. Теперь эти несколько часов в месте, становятся новым миром, или убежищем от старого. Они разговаривают только на итальянском, они трахаются, как в последний раз, они курят слишком много и слишком мало спят, и всё же, этих коротких встреч катастрофически не достаточно. Они не успевают насытиться друг другом, зато успевают раздразниться. Рао не хочет отпускать отца, по-детски, пряча электронный ключ от своего номера и прикидываясь смящим. Жаль что этот фокус не проходит с магами.
Как глупо...
Рао по настоящему влюбляется в своего создателя и с нетермением ждём от него заветных смс, но иногда вместо "еду" приходит "сегоня не могу", и Рао даже пару раз разбивает телефон, когда номер падре оказывается не доступным.
Любовь дарит самый сочный спектр чувств. Она раскрывается в бешеной страсти, которая выжигает Рао, она скатывается до ревности, которая его душит в моменты одиночества. Теперь это одиночество слишком ощутимо.
Утром в воскресенье Рао оказывается в церкви на проповеди, как праведный католик. Паства ловит каждое слово святого отца и, Рао уверен, в определённом смысле, кончает с этого. Ведь что может быть сексуальнее этого голубоглазого демона в рясе?
Ты сам порок, папа.
А Адам, сама невинность, само благочестие, само сострадание. Он готов утешить каждого нуждающегося, а Рао готов сжечь церковь до тла, используя наглых прихожан, как дрова для топки.
Адам принадлежит лишь Рао и это слишком очевидно, чтобы тянуть к священнику руки и маг это с рвением доказывает отцу в подсобке, когда страждущие прощения, уходят дальше грешить.
Увы, но в церкви действительно стоит быть предельно осторожным, и Адам настоятельно просит Рао, чтобы подобное было в последний раз. Ортега и сам корит себя за ревность и хочет по настоящему загладить свою вину перед отцом. Серебрянный портсигар, искуссно выполненный в старом стиле, с витиеватыми узорами и, словно шифром, буквой "D". Внутри дорогие кубинские сигариллы, чтобы подарок казался по настоящему завершённым. Волне достойное извинение, и Рао не терпится приподнести безделушку отцу, но падре пропадает с радаров и не выходит на связь. Пару дней истошного ожидания, и Рао ломается, как тонкий прутик на морозе. Он срывается и мчится в церковь, наплевав на своё обещание. Он накручивает себя, как заправская домохозяйка и когда входит в церковь, имеет в голове уже десяток отвратительных сценариев. Маг добавляет к ним ещё парочку, когда идёт по бесконечным коридорам к кабинету отца. Все они обращаются в прах, как только Рао тихонько открывает дверь и замирает в проходе, холодея от увиденного.

Слишком чудовищно, чтобы быть правдой.
Рао делает шаг вперёд и очень надеется, что всё это, лишь чья то зла иллюзия. Отец, верно, просто шутит. Проверяет его. Да пусть хоть чёртов героиновый приход!
Маг неуверенно ступает, будто боится оступиться. Брось, ты уже оступился... Он присаживается возле отца на корточки, боязливо тянется пальцами к его исцарапаной щеке, но так и не решается её коснуться.
- Кто?
Голос дрожит от подступающего гнева, тесно переплетённого с уже заполнившим страхом. Впервые за много, очень много лет, Рао искренне жалеет, что завязал с привычкой носить с собой оружие. На всякий случай. В последнее время этих всяких случаев случалось чертовски мало. Рао даже забыл, когда последний раз всаживал в человека пулю.
Он размяк, задобрел, превратился в гниющее желе, вместо короля преступного мира, коим был раньше. Он же дон, чёрт возьми!
Уже нет...
Отметины на лице Адама ужасны и отвратительны, в частности тем, что они посмели изуродовать такое прекрасное лицо. Кому вообще придёт в голову трогать священника? Неужели ниже падать уже некуда?
Рао всматривается в красные царапины и мозг начинает соображать, что это могла быть только женщина. Никто не дерётся так жестоко, как женщины. В их драках нет правил, нет чести, нет морали. Они бьются до последнего и все средства хороши, чтобы превратить противника в порошок.
- Папа, кто это сделал?
Рао машинально тянется к месту где должна быть портупея. Он решит этот вопрос тут же, как вернётся в офис. А сейчас, та, что подписала себе смертный приговор, должна молить всех богов, которые дали ей пожить на пару часов больше. Будь у Рао пистолет прямо сейчас в руках, он бы не задумываясь поехал убивать сучку.
Вид отца заставляет желать смерти и себе самому. Рао садится на колени и, всё же, аккуратно касается лица священника одними кончиками пальцев, и чуть поворачивает его к себе, заставляя на себя посмотреть.
- Папочка, пожалуйста...
Голос начинает конкретно срываться, а глаза наполняются слезами. Рао тянется к отцу, нежно обнимает, будто бы тот искуссно сделан из стекла.
- Всё будет хорошо, я всё исправлю... Ты не один, я рядом...
Хочется как можно ярче показать свою защиту, показать, что Адаму нечего бояться, но что-то внутри больно ноет, намекая на то что всё не так просто. Адам словно живой мертвец, и Рао уже понял, что это не влияние прераратов, хотя всё ещё убеждает себя в обратном.
Надо бы раздабыть аптечку или, хотя бы, воду и чистую тряпку. Рао бы похлопах себя по карманам куртки в поисках платка, но кто вообще носит с собой платки?!
- Прости меня пожалуйста, я опоздал...
Нельзя было ждать так долго и доводить до грани. Если бы Ортега пошевелился чуть раньше, если бы не тратил силы на вымысел, а приехал и узнал о реальности, ничего бы не произошло. Он бы не позволил. А сейчас он так же, не смотря ни на что, отомстит и прикончит когтистую тварь, будь она хоть первой леди.
Желание убивать уже давно так не разгоралось в маге, но сейчас оно было просто невыносимым. Он бы с удовольствием в подробностях рассказал отцу о том, как собирается прикончить его обидчицу, но натура священника такова, что он, добровольно, никогда не допустит самосуда. А Рао не допустит, чтобы сучка ходила по земле.
Слегка отстранившись, Рао стал поправлять и застёгивать рубашку священника, пуговица за пуговицей, будто бы мать отправляет сына в первый класс. Вот только делал он это с истеричной тщательностью и абсолютно фальшивым спокойствием.
- Тебя больше никто не посмеет тронуть... Я не позволю... Я буду рядом...
Он бормочет и поправляет безвозвратно испорченную рубашкк, пока не доходит до самого верха. Взгляд вновь впивается в истерзанное лицо, и Рао физически ощущает, как его сердце начинает разрываться. Он тянется к разбитым губам, вытирая проступившую кровь пальцами.
- Папочка, умоляю... Кто это сделал?
Рао кривится от душащих слёз.
Видя, что кровь всё ещё остаётся на губах, он подаётся ближе и нежно целует падре, пытаясь хоть так её убрать.