РОЛЕВАЯ ИГРА ЗАКРЫТА
нужные персонажи
эпизод недели
активисты
— Простите... — за пропущенные проповеди, за пренебрежение к звёздам, за собственный заплаканный вид и за то что придаётся унынию в ночи вместо лицезрения десятого сна. За всё. Рори говорит со священником, но обращается, почему-то, к своим коленям. Запоздалый стыд за короткие пижамные шорты и майку красит щёки в зарево.
Ей кажется, что она недостойна дышать с ним одним воздухом. Отец Адам наверняка перед Богом уж точно чище, чем она и оттого в его глазах нет и тени сумбура сомнений. Должно быть подумал, что ей необходима компания и успокоение, ибо негоже рыдать в храме господнем как на похоронах, но Рори совершенно отчётливо осознаёт, что ей нужно совсем не это.

Arcānum

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Arcānum » Прошлое » Любовь во время зимы [6 декабря 2016]


Любовь во время зимы [6 декабря 2016]

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

Дата и время: 6 декабря 2016, all day, all night
Место: Форт-Джон (маленький тихий городок в горах Сьерра-Невада) и окрестности
Участники: Эрин Райт и Джерард Ротвуд
Краткое описание: глушь, мрак, метель и извилистые дороги…

+2

2

Окрестности Форт-Джона, округ Плейсер, штат Калифорния.
Начало декабря. Конец дня.

Они стоят на последнем открытом участке белизны. Впереди сумрачный зубчатый лес простирается от горизонта до горизонта, а над ним нависают тяжелые тучи, усиливающие впечатление ранних, слегка пугающих сумерек. Снег идет, не прекращаясь — сбывается прогноз метеорологов, с прошлой недели твердивших, что на Форт-Джон и другие разбросанные в горах городки надвигается снежный шторм — сильнейший за последние десять лет.
На протяжении пяти дней сотрудники Национальной метеорологической службы грозили жителям округов Невада и Плейсер небывалыми снежными завалами, которые неизбежно приведут к пробкам, призывая отказаться от поездок и оставаться в безопасности собственных жилищ, предварительно укрепив их и запасшись едой. Проигнорировать их предупреждения и отправиться в горы на пороге бури могли лишь полные психи или откровенные самоубийцы. Или люди, у которых было дело — жизненно важное и не терпящее промедления. Такие как Эрин и Джерард.

Час спустя. Снег продолжает идти. Ветер заметно усилился. Он легко сдувает с сосен сухую хвою и тащит ее за собой. Несколько раз хвоинки почти впиваются Эрин в щеку, словно стрелки, пущенные из духового ружья. Эрин дрожит. Ее шапку пропитал беспрестанно валящийся снег, голени горят от ледяной сырости, расползшейся от ботинок вверх по джинсам. Пронзительный ветер играет с ее волосами и кидает мокрые пряди ей в лицо. Она не может их убрать; ее руки, испачканные ржаво-бурым, покоятся на бугристом стволе высокой сосны или, может быть, пихты. Ей остается только прятаться и ждать, в этом ненадежном укрытии, которое не защитит ни от наступающего шторма, ни от подступающего зла.

Совсем близко, в каких-то десяти футах от нее, раздается похожий на завывание ветра свистящий вой. Эрин знает: это не ветер. Она оборачивается на звук, моргает и щурится, пытаясь разглядеть хоть что-то в сгустившемся снегопаде. Проворная тень теряется на фоне деревьев, сливается с отбрасываемыми ими длинными тенями, которые становятся все темнее и глубже по мере приближения вечера. Выведенные кровью колдовские символы тоже не видно, но они там, под слоем рыхлого снега, тлеют десятью отобранными жизнями, готовые воспламениться и сжечь монстра дотла по одному ее слову.

Одно слово, и круг замыкается. Ловушка захлопывается.
Эрин выступает из своего укрытия и подходит ближе (хотя ноги проваливаются в снег по щиколотку), желая лучше рассмотреть то, что скрывается за чудовищным силуэтом — когда еще выпадет возможность разглядеть в деталях настоящего вендиго.
Тяжелый протухлый запах шибает в нос. Вендиго — огромная безволосая скрюченная тварь (Эрин, признаться, до последнего верила, что оно окажется мохнатым), смердящая разложением и темной магией. От его тела исходит осязаемая тьма, окутывающая его фигуру дрожащим темным маревом, голоса убитых людей вопят в нем, и если бы Эрин могла, она бы зажала уши руками.
Это создание точно не заслуживает жизни. Ее выворачивает наизнанку от одного его присутствия.

Одно слово, затем еще два, три. Слова складываются в заклинание, и тварь вспыхивает, как спичка. Окружающая его аура истончается, пожираемая магическим пламенем, и взгляду Эрин открывается бледная бугрящаяся плоть, как будто те, чьи голоса и жизни он украл, пытались вырваться на свободу из его тела. Пришла его пора пытаться, и он пытается: пытается пробить круг, визжит голосами, которые ему не принадлежат, и не сводит полного ненависти взгляда с ведьмы. Она вскидывает голову. Спина прямая, взгляд уверенный. Эрин не сомневается в своем решении и читает заклинание властно, почти надменно; не перестает смотреть, не обращая внимания на покрывающие ресницы и прилипающие к коже холодные хлопья снега. Голос не дрожит до самого последнего звука.
Это создание точно не заслуживало жизни.

Низкое серое небо осыпается густыми хлопьями, похожими на пепел. В занесенном снегом круге лежат обугленные странно длинные кости. В стороне высится невысокая белая горка — куча мала из меха и засохшей крови. В воздухе пахнет паленой плотью, жар смертельного огня еще не сошел на нет, но Эрин вновь дрожит. Каждый маленький глоток воздуха заставляет ее вздрагивать от боли в носу и легких. Холод пробирает до костей, несмотря на несколько слоев одежды. Эрин чувствует странную немощь и не может точно сказать, чем она вызвана: усталостью или пережитым волнением.
Апатия?
Сожаление?

Все, чего ей хочется, убраться побыстрее из этого леса и этой части Калифорнии.
— Джер, — зовет Эрин. Он должен быть где-то рядом, ведь именно он загнал вендиго в устроенную ими ловушку. — Джер!
Метель застилает все. Эрин пытается не закрывать глаза, но все, что она видит — это плотная завеса из снега.

+6

3

Под закрытыми веками плавится мягкое и ласковое ничего. Оно пьянит и завораживает, как не умеет то, что можно увидеть.

Мироощущение превращается в плавленный сыр. До сердцевины ребер и головы отдает свои песни гобой, разрушая одиночество - весь мир отвечает наперебой в саму суть, прокрадываясь между потоками крови и пролетая над перекрестиями вен юркой ласточкой. Он не один, пока поглощает лес, а лес поглощает зверя в ответ, и не один, покуда лапы опускаются в хрустящий снег. Горячий, как пустынный песок, колкий, как искры, волнующе-ледяной, как темнота на границе зрачков. Под когтистыми пальцами он расходится пластами, взлетает вверх острой крошкой и цепляет за шерсть, словно колючка. Облако ледяных кусочков превращается в марево, свечение, опоясывающее фигуру. Джерард бежит, распаляя свое дыхание в желании охоты, мышцы похожи на гибкие канатные веревки, перевитые между собой, они даже уже не бугрятся под шкурой - они сливаются с ней, как единственно цельный образ. Там, где кончается кожа и начинается мясо, у Ротвуда шипят и рождают пар горячие вулканические камни. Его бег превращается в рывки, по-своему плавные и жестокие, черное с воем движется через снег, разрезая белую пелену мороза. Джерард - зажжённый голодом факел.
Повороты, деревья, мысли - всё мелькает быстро и сумбурно, но, пока глаза закрыты, бег превращается в нечто медленное и глубокое, каждый вдох наполняет грудную клетку пенящейся кислотой. Нитро. У клыков Джерарда разлетается пена, теряясь в снегу, и слух доносит чужой вой и каждое громкое касание лап с землей, объятой хрусткой периной. Он срывает это одеяло, обнажая чужую беспомощность, как совсем юную девушку с молочной кожей. Ротвуду нравится загонять. Нравится призывать боль. Наслаждение настигает его со скоростью световых лет, и на внутренней стороне век ультрамариновые Галактики рождают Планеты.
Он открывает глаза, которые сейчас отражают все желания, до поры таящиеся в костях, в полых трубах с проводами кровотока. Вендиго сворачивает направо, сворачивает туда, куда Ротвуд хочет. Зубы цепляют натяную кожу, плоть, какую есть, словно пытаясь выдрать чужие голоса наружу, и ярко раскрашивают метель в крапинки алого. Затем эта же метель вновь поглощает цвета. И Джерард становится огромным, опасным и легким, а снега обращаются парным молоком.
Он не умеет рычать, и только воет высоко вверх, поднимая широкую морду. Ротвуд никогда не пахнет псиной. Он пахнет грязью, кровью с песком и болезнью, которая заставляет его жить.
По дороге Джерард выцарапывает что-то живое, пытающееся скрыться от бурана под снегом, не чувствуя никакой твердости в костях, перемалывает, глотает, снова бежит. Снова, снова. Острые слова Эрин попадают в такт сердцебиению Ротвуда - или это его сердце откликается в такт словам Эрин? Её губы дрожат только от холода, и плечи расправлены, и томная песня (чувства, перевитые с болью) разлетается на километры. Джерард сражен, восхищен, сломлен.
Джерард несется к Ней - на зов. Джерард нужен Ей - сейчас. Джерард покажет Ей - почему.
Его бег обрывается ближе к границе того, что Эрин может увидеть. Когда расступается белое перед черным, и даже сотни снежинок не могут затемнить шкуры Ротвуда, он низко опускает голову, широким чутким носом почти касаясь земли. Выдохи заставляют снежные хлопья взметнуться вверх, и вместо рычания от груди Ротвуда исходит низкий, неприятный гул.
Эрин, Эрин. Эрин.
Она меньше, тоньше - но сильнее, опаснее. Говорит тише, но так, что каждый способен услышать. В её устах селится Смерть, словно котенок в корзинке с мягкой периной, играет лапкой и пушит шерстку. Эрин - это страстная сила, восхищение и наслаждение своей высотой. Эрин не богиня, нет... Тотем.
Джерард не прекращает посылать ей свое наслаждение от охоты, даже когда обращается в человека, и кости неприятно крутит. Он ожидает, что Эрин экранирует его чувства, отразит на себя, выберет, как нечто правильное в своей жизни. Потому что у Ротвуда в голове создается мир, единственно верный, единственно правильный, в котором не слышно ничего, кроме голосов, которые ему хотелось бы слышать. Он не знает Эрин и не хочет узнать - а создает сам себе Бога (Тотем) неспособного мыслить широко, придумывает Идеал, которому рубит крылья. Рамки, зоны комфорта и свод правил для того, у чего не должно бытьграниц вовсе.
Удовольствие глушит даже холод, а Джерард стоит в одной своей коже, кости вендиго под ногами кажутся уже не чем-то загадочным, а простецкой безделицей. Загадочная только Райт, существует лишь одно солнце, единичная космическая одиссея.
- Эрин, - с резким выдохом, будто пробуя имя на вкус. Пытается заставить чужое безумие звучать в унисон со своим, не желая принять того, что их ипостаси слишком разные, - Какая ты красивая, Эрин.
У Ротвуда морда (лицо, да), кажется, в звериной крови, ладони быстро мерзнут и одежда осталась в машине, но это неважно, всё вообще неважно и сумбурно, пока он стискивает Райт, трогает, не рассчитывая силы, и купается в своей радости. Ему хочется смотреть, как ведьма убивает. По утрам и ужинам, во сне и при дневном свете. Каждую неделю и год. Ведь это так хорошо - ведь Джерарду тоже нравится убивать.
- Самая невероятная.
Слова едва разборчивые, фанатичные, куда-то себе под нос. Метель кусает за горло, а Джерард пытается целовать, он жадный и жестокий, и не может остановиться. Губы Райт пахнут не какой-нибудь вишневой помадой, не льдом, а горелым мясом с паленой шерстью. Может быть, ему лишь кажется, но.
У Луи свой мир, исключая все прочие, в котором чужие желания и взгляды рушатся и умирают, не успев зародиться. Джерард не хочет слушать - только любить.

+3

4

— Джер! — Ветер все усиливается, снег, перемешанный со льдом, царапает лицо. Не снег — наждачная бумага. Эрин пытается натянуть на лицо длинный ворот свитера. Онемевшие от холода пальцы почти потеряли чувствительность, нащупать край тонкой ткани удается лишь с третьей попытки. Несколько выдохов и ткань промокает насквозь, становясь бесполезной. Эрин хочется грязно выругаться. Слишком холодно, чтобы ждать.
Наконец она замечает неясный контур на снегу в паре ярдов от себя, делает несколько неуверенных неуклюжих шагов вперед — ноги в промокших ботинках совсем окоченели — и вновь зовет Джерарда. В ответ доносятся нечленораздельные звуки. Эрин знает: «друг» — и все же вздрагивает. Нечто темное и косматое — прожорливое и свирепое — несется к ней, отчего ее дыхание и пульс учащаются до опасных значений (еще одна непроизвольная реакция).
Внезапно сквозь метель проступают очертания человека. Эрин расслабляется. Голос Джерарда звучит над самым ухом; тому, что следует, она не успевает даже удивиться — слишком быстро сменяются события.
— Не смешно, — жестко отзывается Эрин, пытаясь сбросить с себя руки Джерарда. — Пусти! — командует она, с отвращением глядя в вымазанное кровью лицо.
Джерард смотрит на нее немигающим взглядом, одержимое прожорливое чудовище, нависающее над ней. Эрин не уверена, что он вообще ее слышит, но не оставляет попыток до него достучаться (и высвободиться из его хватки).
— Что на тебя нашло? — спрашивает она, продолжая его от себя отталкивать. Этот вопрос действительно ее беспокоит. Что его спровоцировало? Не она ли сама?
«Сама», — подсказывает память и услужливо оживляет картины прошлого. Вот она легкомысленно смеется в ответ на грязную шуточку про нее и Джерарда, отпущенную кем-то из его дружков в «Вертиго», вот сама шутит, что они стали бы отличной парой, разрешает ему заплатить за выпивку — для Оливии, но всем ясно, для кого он старается, принимает ухаживания, заигрывает в ответ, позволяет ему надеяться (тогда она так не думала, тогда ей казалось, что они просто дурачатся, что он тоже знает правила игры, но сейчас все происходившее тогда видится ей совершенно иначе).
В памяти всплывают и другие воспоминания: как Джерард, не обратившись даже, сгибает ствол наставленного на него пистолета, просто чтобы припугнуть зарвавшегося гостя (или все же чтобы поразить ее?), и как в звериной форме он выбивает стальные двери и переворачивает машины. Она холодеет, и этот внутренний холод в десять раз сильнее того, что проникал под одежду вместе с пронизывающим ветром. От такого не спасут и десять лишних свитеров.
Только когда Джерард накрывает ее губы своими, Эрин возвращается в реальный мир. По телу проходит волна дрожи. «Это отвратительно». Она упирается ему в грудь обеими руками, пытается, но не может оттолкнуть. Она даже оборвать поцелуй не может, потому что Джерард сжимает ее голову своими руками. Все, что она может: расслабиться и постараться ответить на поцелуй, чтобы он решил, что она тоже этого хочет, чтобы и он расслабился.
Она перестает сопротивляться; немного рассеянно, потому что сосредоточена на подготовке заклинания, скользит руками по его бледной груди, а потом накрывает своими холодными ладонями его горячие. Дождавшись, когда его руки ослабеют, осторожно отнимает их от своей головы (собственные промерзшие пальцы плохо гнуться), опуская, и, отстранившись буквально на полдюйма, будто бы глотнуть воздуха, безжалостно произносит: «Грим». Унизывающие ее пальцы холодные кольца раскаляются в один миг, по-настоящему обжигая кожу, но это приемлемая цена. Усиленная кольцами магия врезается в оборотня с такой силой, что его отбрасывает на несколько ярдов. Эрин, которой и самой с трудом удается удержаться на ногах, наблюдает за падением Джеральда похолодевшим взглядом и упивается мстительным восторгом.
Возможно, восторга было бы меньше, если бы пелена летящего снега не скрывала от нее светлую фигуру Ротвуда и последствия направленного магического удара (если бы она захотела, то могла бы их представить: сломанные кости, вмятая грудная клетка, искалеченное лицо — Эрин сознательно целила одной рукой Джеральду в голову, надеясь выбить из нее всю дурь, ну и парочку зубов), но сейчас ей навязанного напарника ничуть не жаль.
— Приблизишься ко мне снова, и я тебя сожгу, — обещает ведьма, перекрикивая ветер.

+4


Вы здесь » Arcānum » Прошлое » Любовь во время зимы [6 декабря 2016]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно