Эрин провела полночи, безуспешно пытаясь уснуть. Полночи в чужой не отличающейся чистотой квартире, в маленькой темной спальне — не больше той, что была в их с Оливией доме, в одиночестве и без сна. Каждый раз, когда на этаже раздавались шаги, у нее холодели руки, а сердце начинало биться так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Даже если в проулок, куда выходили окна спальни, просто сворачивала какая-то машина и сквозь плотные шторы на секунду проступал неясный свет фар, по телу пробегали мурашки и рефлективная дрожь. Это было абсурдно. Она знала, что это клиенты местных барыг, знала, что если Он и придет за ней, то точно не так, но ничего не могла поделать с собой и своими нервами. Лежала на кровати прямо в одежде и ждала, ждала, ждала…
тех самых шагов,
сухого щелчка замка,
звука, с которым приоткроется дверь,
                                                         звука с обещанием грядущей муки
И действительно услышала его: звук — не скрип, но стук. Он доносился справа, со стороны окна, но Эрин упрямо обернулась к двери. Она убедила себя, что звук шел из прихожей, кто-то постучал в дверь квартиры.
— Аманда?
Стук повторился и теперь его нельзя было с чем-либо перепутать. Это был характерный, узнаваемый звук, стук пальцев по стеклу.
На Эрин навалился страх, а с ним необъяснимое, неизвестно откуда пришедшее знание: все, ради чего она жила, вскоре будет отнято у нее. И все же она встала и подошла к окну. Желание узнать правду, удостовериться, пересилило страх. Она отдернула тяжелое гардинное полотно, но в увидела лишь пустую пожарную лестницу и такой же пустой переулок внизу. Стекло, потемневшее от грязи, плохо пропускало свет, но ей все же удалось разглядеть единственный фонарь, тускло освещавший пустой участок дороги. Неяркий, но все же свет. Это помогло ей успокоиться, спазм страха почти отпустил, когда она услышала голос прямо у себя за спиной. Голос, ближе которого когда-то не было ничего.
Он позвал ее знакомым именем, этот голос, тихо, как нож режет масло.
— Венди.
У Гвендолин подкосились ноги.
— Саймон? — Вырвалось восклицание. И было что-то еще, какая-то мрачная решимость, в этих словах, прозвучавших в сумрачной тьме спальни.
Она изо всех сил оттягивала момент, когда придется обернуться; не хотела его, помнила, что оборачиваться нельзя, за этим неминуемо последует расплата, как в мифе об Орфее и библейском предании о жене Лотовой. Нельзя оглядываться, если надеешься живым покинуть царство мертвых. Эрин пока еще надеялась.
— Да, Венди. Конечно, да, — ответил он со всей нежностью, на которую был способен, и она обернулась.

Наутро, вывалившись из кошмара в тесную комнатенку, в которой заснула, Эрин несколько минут не могла прийти в себя, не могла поверить, что визит бывшего наставника и ее испаряющаяся кожа были всего лишь дурным сном; долго лежала, и рассматривала, и гладила свои руки, а сквозь задернутые на ночь шторы слабо просвечивал рассвет.
В квартире стояла гнетущая тишина. Впервые за несколько недель, проведенных тут, Эрин тяготило мертвое молчание холодильника и остановившихся часов. Она поняла, что здесь, сейчас заснуть уже не сможет, со вздохом поднялась с постели и, раздвинув шторы, ушла в ванную, умываться.
Полчаса спустя Эрин в джинсах и растянутой футболке, которая когда-то давно была белой, с темным спортивным бомбером, наброшенным на плечи, сидела в «Бургер Кинге», расположенном в пятнадцати минутах ходьбы от дома Аманды, дома, в которой она не планировала больше возвращаться, и уплетала бургер, стоивший в три раза дороже, чем ее рюкзак. Последний она купила на распродаже в прошлом году всего за два доллара и девяносто девять центов.
В углу цифрового экрана меню значилось: 6:26 AM¹. Эрин знала, что может не спешить. Первый троллейбус на Оушен-Бич отправлялся только в семь.

Когда серебристо-серый троллейбус остановился у вымощенной зигзагообразной плиткой площади и с шипением раздвинул двери, в салон вместе с холодным воздухом ворвался резкий запах океана. От такого же, резкого, приступа ностальгии у Эрин защемило сердце. Отлив закончился пару часов назад, но пронзительный запах водорослей ощущался по-прежнему отчетливо, кому-то он мог показаться неприятным, но для Эрин так пах дом. Полтора месяца, которые она провела в Сан-Франциско, она избегала сюда возвращаться, а теперь наконец вернулась (и несла за плечами С…мерть?).
Июньское утро было таким же прохладным, как и весь этот июнь, но ведьма все равно сошла с бетонной набережной на песок. Пляж был практически пуст, только один парень впереди бежал по темному песку у самой кромки воды — тренировался. Глядя на удаляющегося бегуна, Эрин почувствовала легкий укол зависти. Хотела бы и она иметь обыкновенную спокойную жизнь, а не бороться каждый день за выживание, выгрызая и выторговывая право на еще один день. Хотела бы, но шла в «Путеводную звезду» за той, которую когда-то решила защитить, а теперь готова была использовать. Кеды вязли в мелком песке, но Эрин все равно приближалась к обшитому дешевым сайдингом фасаду дома, быстрее, чем ей хотелось бы. Когда ее ноги ступили на твердый бетон — Эрин теперь могла рассмотреть выключенную неоновую вывеску — она почти решила развернуться и помчаться прочь. Все здесь слишком напоминало об Оливии, о них. О том, что она не всегда была одна, и не могла, не должна была требовать…
Она бы не посмела коснуться ручки двери. Эрин была уверена, что Оливия спит дома, если вообще еще в городе, и не появится в салоне раньше полудня. Она хотела лишь заглянуть внутрь (жалюзи на окнах были приспущены, а дверь была наполовину стеклянная), чтобы убедиться, что помещение не пустует, но дверь неожиданно распахнулась и в проеме возник широкоплечий мужчина со светлыми волосами. Эрин отшатнулась, а он вышел и, притворив за собой дверь, сосредоточенно уставился ей в лицо. Эрин ответила ему не менее придирчивым взглядом. У незнакомца были светлые глаза и лицо с грубыми чертами, белое как мел. Ростом и сложением он напоминал Драйдена, чем, видимо, и объяснялась острая антипатия, которую почувствовала Эрин, едва взглянув на него.
— У твоей подруги проблемы, — произнес он буднично, но в его тоне слышалась хладнокровная уверенность, не напускная.
— Не похоже, — усмехнулась Эрин, кивнув на его руку. Закатанный рукав обнажал несколько ровных глубоких порезов, явно свежих. — В любом случае, мы справимся, — сказала она. От этого «мы» в горле комом стали слезы, но это были слезы облегчения. Мы. Четыре года Оливия была для нее неотъемлемой частью этого слова, и теперь все могло вернуться. Или стать хуже.
Незнакомец кивнул и собрался уйти, когда Эрин удивленно спросила.
— Оливия, она там? Что она…
Он не дал ей закончить вопрос.
— На диване в задней комнате. Еще спит, — сказал он и ушел, оставив Эрин неуверенно топтаться на пороге.
«Как отреагирует подруга, если она сейчас зайдет и разбудит ее? Что ей сказать? “Привет, я вернулась, и кстати, мой шибанутый наставник-садист, ну тот, о котором я тебе никогда не рассказывала, объявился в городе, и нам нужно найти доказательства его виновности в убийстве двух арбитров, чтобы глава местного отделения Арканума, десять лет назад убивший мою маму у меня на глазах, казнил его и вновь согласился мне помогать. Ой да, а у тебя что новенького?”»
Первый шаг оказался самым трудным. В темной занавешенной бархатными шторами приемной ведьм сладковато пахло пылью, в соседней было гулко и просторно. Эрин любовно провела пальцами по столешнице простенького офисного стола, который раньше называла «убогим» и «нищенским», и почувствовала, как к горлу вновь прихлынули светлые слезы.
— Я дома, — сказала она себе. — Я дома.

Небольшая гостиная-кухня тонула в полумраке. Оливия спала, уткнувшись лицом в подушку, и просачивающийся сквозь жалюзи неровный свет придавал ее волосам призрачное сияние. Эрин долго стояла в дверях, не желая тревожить ее сон, но потом не выдержала и сказала вслух:
— Привет, я вернулась.

Рука рефлективно дернулась наверх, к шее, до того как Эрин успела обдумать вопрос. Она тут же жестко одернула руку, устыдившись этого испуганного жеста, но стыд почти сразу же растворился в охватившем ее замешательстве.

Реакция Оливии ее немного шокировала. Эрин уже была готова сказать то, ради чего пришла, даже сделала шаг вперед, но, натолкнувшись на стену отчуждения, замерла на месте. Тысячи иголок, вроде тех, которые Эрин сама не раз использовала в ритуалах, вонзились ей в сердце. Она раз десять прокляла собственную опрометчивость и глубоко сидящую уверенность, что Оливия будет рада ее видеть. Следовало сначала прощупать почву, хотя бы позвонить. Сейчас же она могла лишь беспомощно пялиться в неподвижное лицо подруги, может быть, уже бывшей, упрямо выдерживая ее взгляд, нервно царапая ногтем кончики пальцев правой руки и не зная, как себя повести.
Возможно, следовало извиниться, но Эрин не чувствовала за собой вины. Все, что она делала, она делала ради безопасности Оливии и Лу, если она и обманула их доверие, то лишь чтобы защитить, и если она и предала их, то лишь сегодня, придя сюда просить о помощи.

— Да. Нет. Не совсем. — Ответ получился грустным и совсем не похожим на правду.

Впервые за многие месяцы Эрин испытала острую потребность прикоснуться к другому человеку. Ей нестерпимо хотелось броситься Оливии на шею, стиснуть ее в объятиях и прижать к сердцу, но она осталась стоять на месте, опасаясь того, что могло случится (с ней), если бы Оливия ее оттолкнула.

— Я себя переоценила… — Голос на секунду прервался. — Мне нужна твоя помощь. Ты… мне поможешь?