ты фатально молчалив. как будто все реплики мистера джойя - совершенно не требуют ответа или какой-либо ярко-выраженной реакции от тебя. ты даже не киваешь, не моргаешь, ни-че-го, просто смотришь - хрупкая статуэтка, существуешь лишь для того, чтобы тобой любовались и не просили большего.
выдерживаешь его взгляд, словно вы играете в гляделки и он проверяет тебя на прочность и наконец, убрав невинную улыбку с лица, покидаешь переговорную, прихватив с собой ворох черных папок и исписанных вдоль и поперек белоснежных хрустящих листов. дверь тихо закрывается. и ты лишь оставляешь за собой тот самый сладковатый аромат - гибискус, лимон и мускатный орех. если бы не он, то ты как будто и не существовал, не приходил - просто эфир, слуховая и зрительная галлюцинация, мираж в разгар жаркого летнего дня. беги потом, узнавай, что за зен, откуда, как его фамилия, давно ли работает - все покачают головой, нет такого, не было и не будет. показалось. с кем не бывает, правда?
ты шагаешь на первый этаж, где целый ряд автоматов с газированными напитками и сладкими закусками. гудят, как рой пчел и холодно мерцают маленькими синими экранами со списком ассортимента.
незаметно для себя улыбаешься, победоносно и торжественно - ты заразил его интересом, как вирусом, пустил по венам и артериям это зудящее ощущение - смотри на меня, смотри, не отрывай глаз. от этого тебе, на самом деле, ни жарко, ни холодно, просто существуешь, как и обычно. в этом мире иначе нельзя. ты - очередная константа, дышащая и хаотично передвигающаяся среди таких же. интуитивно скорее, чем рефлекторно - кажется, так делают все, я тоже буду. тебе начинает казаться, что эта заевшая черно-белая пленка - худшее, что с тобой могло произойти и лучше бы ты вместо марты кормил червей. она, правда, для этого лучше подходит - кровь с молоком, пухлые щечки и широкие бедра. жаль только ее премилое платье цвета слоновой кости - она выбирала его при тебе, но не то, чтобы тебя это интересовало. но вот то что было под ним - да.
ты водружаешь свою ношу на стол рецепшена и прежде, чем тебе что-то скажут (накричат, навизжат, нагрубят) - испаряешься. эти белые воротнички напоминают тебе церберов - охраняют информацию, гавкают на любого проходящего и, наверняка, питаются человеческой плотью. твои догадки кажутся тебе верными, как только ты замечаешь, что обе девушки за столом - с невероятно алыми губами.
подходишь к автомату и раздумываешь. что будет, если взять ему воду без газа? будет ругаться, топать ногами? уволит тебя? ты еще не раскусил этого типа, тебе кажется, что неприступная стена дают трещину, но ее, к сожалению, недостаточно, чтобы рассмотреть все содержимое, которое скрывается за невидимым и негласным препятствием. так что взять сейчас обычную воду - это как кувалдой по препятствию, с размаху, с разбегу и не жалея ничего. но похоже тебя интересует не столько содержимое, сколько процесс. чем мучительнее он для тебя - тем приятнее. настоящий садомазохист и не скрываешь это. тебе доставляет патологическое наслаждение наблюдать за людьми, постепенно раскрывать их, узнавать. но, сорвав ненужную яркую обертку, ты чаще всего разочаровываешься. грустный ребенок с такими же грустными глазами, отбрасываешь невкусную конфету в сторону, в поисках новой. более интересной. более блестящей и манящей. джойя - именно такой. поэтому ты кидаешь монетку, и автомат выбрасывает тебе газированную воду.
с тех пор, как энн перестала на тебя смотреть и задерживаться в столовой, ты перестал питаться. терри, конечно, был всегда под рукой, но трахать того, мог разве что извращенец. ты таковым не являлся. по крайней мере, в каком-то смысле этого слова. поэтому уже который день поглощал шоколадные батончики. на этот раз взял два. они, конечно, голод не подавляли, но хотя бы за механическим процессом пережевывания пресной пищи ты отвлекался. забыл на какой-то момент, что где-то в глубине тебя жужжит и трется о стенки желудка сила. сила, о которой ты, блять, не просил. она появилась однажды легким покалыванием и прорвалась сквозь тебя сумасшедшей болью, которая отпустила лишь после того, как ты убил марту. и ты жалеешь, что под горячую руку не попалась страшненькая подружка марты. лучше уж она - рытвины от прыщей, блеклые волосы, заплетенные в тугую косу и застегнутая на все пуговицы блузка. такие ходят в церковь и молятся о том, чтобы господи, ниспошли мне красивого мальчика, такого как зен, который живет в доме напротив. такие всегда, господи, я устала стирать свою руку в мозоли, господи, я так хочу его. и ты всегда хотел пойти в воскресенье туда, лишь бы послушать подобные исповеди. твоя, кстати, звучала бы примерно так: отец, я согрешил, я так красив. и в тебе, на самом деле, было больше реалиста, чем самовлюбленного уебка, потому что, кажется, все вокруг признавали факт твоего очарования. это было априори. теорема, не требующая доказательств. что-то существующее в воздухе перманентно и не нуждающееся в озвучивании вслух.
ты зашел в переговорную. поставил перед редактором бутылку газированной воды и сел напротив. прямо на стул. ты был уверен на все сто процентов, что никто подобного не вытворял, и в этом был свой шик. сидеть здесь, болтать ногами, глядеть в темно-темные глаза, растворятся в них маленьким кусочком сахара. совсем маленьким. ты отшатнулся, едва заметно мотнув головой. осознание того, что он - иной уже сидело в твоей подкорке сознания, но только сейчас оно вынырнуло из полумрака и появилось в голове чем-то более четким и ощущаемым. колкое, твердое напряжение, которое садится прямо на плечи, и ты пытаешься отвлечься на что-то. да хоть на его фразы, сказанные перед твои уходом.
- смерть, - сипло говоришь, - вот что значит мое имя. мать увлекалась древнегреческой мифологией, но не учла тот факт, что значение не всегда совпадает со звучанием, - смелость постепенно возвращается, и ты откидываешься на спинку кресла. выуживаешь излюбленный шоколадный батончик из кармана.
- извините, ужасно голоден, - виновато сообщаешь, по правде говоря, не испытывая никакой вины. только недоверие. и одновременно любопытство. сейчас к той самой розетке ты придвинулся чуть ближе, почти сунув палец в одно из отверстий - ожидание удара стало реальным и внушительным. интересно, что там после смерти следует? - я и вам, кстати, взял, - протягиваешь сладость в неброской упаковке. даже, если он сейчас откажется, тебе достанется больше. все равно одним совершенно не наешься, а снова тащиться в столовую и терпеть там головокружительный запах уже который раз повторно разогретой и замороженной еды - просто невозможно.
пачкаешь губы в шоколадной глазури, и разглядываешь собственные колени, как будто это то, что тебя сейчас интересует. вовсе, нет. ты бы не прочь еще раз взглянуть в глаза мистера джойя. как челлендж - утону или нет, захлебнусь или нет. бросаешь себе этот вызов, наконец, переводя взгляд на мужчину. все ставится на паузу, как будто, ты и вправду в каком-то дурацком фильме (наверняка, черной комедии с проблесками настоящей трагедии) - его темные глаза - две сумасшедших воронки, которые затягивают в себя все, что вокруг. без разбору. ты скалишься. собираешься. подтягиваешься. как кот, готовившийся к прыжку - еще немножко и сорвешься с места. если что. если он вдруг. вдруг что?
испытываешь сумасшедшее желание коснуться его, просто, чтобы получить какую-то разрядку и откусить чуток энергии. косишься на его ладони, которые недосягаемы для тебя, только, если ты не решишь внезапно встать и подойти к столу ближе. но нет. хмуришься, как будто тебе только что сообщили, что кто-то из твоих родственников умер - небольшая потеря, но хлопот будет много. например, с наследством.
- редкостная гадость, - оглашаешь свой вердикт, смяв пустую упаковку и сложив ее в карман джинсов.