Ритуал подъезда на хромой козе был исполнен далеким московским начальством безупречно. Никитой Михайловичем назвали, время поговорить с духовником дали, пожертвование на благоустройство обители посулили. Словом, самое время было взять гитару и голосом Володьки Высоцкого завести «обложили меня, обложили, гонят весело на номера»!
Мужчина поморщился, передернул плечами под черной рабочей курткой и глубоко вздохнул.
В адрес дорогого Льва Игнатьевича, чтоб его геморрой от сидячей да административной работы пробрал, Муравьев мог сказать много чего, только преимущественно непечатного. Потом пришлось бы отмаливать и гневливость, и сквернословие… А ехать бы все равно пришлось! Хочешь, не хочешь – а пришлось. Даже, несмотря на отсутствие благословления духовника. Что-что, а это Никита чувствовал особенно остро. Сухонький отец Нафанаил семенил за своим духовным сыном, вздыхал и крестил того в спину.
- Никитушка, не чуди ты там. Молись больше, дело свое делай, но не чуди, слышишь?
И от этого вкрадчивого причитания становилось как-то особенно тошно, гадливо на душе. Ибо не было у него настоящего благословления, и дороги хорошей не будет. Слишком мало он провел времени в покое, только недавно в присутствии трудника Никитки перестали истово брехать собаки, перегорать молоко у коров и скисать хлебная опара. Слишком быстро приходилось возвращаться к мирской суете.
Упрекнуть отца Нафанаила в лицемерии язык не поворачивался. Вот то, что казначей обители – дотошный старикан и самый вредный человек не только в обители, но и во всей епархии, сомнений не вызывало. Ехидный, порой несдержанный и не стеснявшийся направить братию, о которой так пекся, наставить на путь смирения, доступными методами. Помнится, когда в этот раз Никита вернулся в обитель, духовник встретил его крепкой затрещиной. Для которой, правда, пришлось смиренно склонить голову. И, если по утверждениям народной молвы, повинную голову меч не сечет, то на подзатыльники сия охранная грамота не распространялась.
- Что ты, ирод, учудил?! Ты как вообще удумал это паразит, все кладбище поднял!
Сказано было еще много чего, но вот ведь какое дело, тогда Муравьев чувствовал себя как-то лучше. Вымотанным, злым – и не просто злым, а с клокочущей внутри яростью, глухой, черной, как болотная вода густой и затхлой. Но оно для некромантов и типично было, в отличие от прочего. Это потом уже он рассказывал правду, полную ее версию. О том, что местное кладбище подмял под себя очередной выходец из братков, хоронил на нем бандитов, как простых быков, так и авторитетов – тех, кто мог серьезную сумму заплатить, по тарифам взвинченным на благоустройство могилок. Простым людям, которые не в состоянии были, даже скромного памятника поставить не давал. Только каким бы паскудой не был тот директор кладбища, местный священник был еще хуже, такой же купленный криминальными «пожертвованиями», напрямую текущими в карман. Но хуже того – бездушным он был батюшкой, а от того страдали люди. Не живые – мертвые.
Одной из неизбывных причин любви Никиты Муравьева, офицера и члена Северного тайного общества, ныне похороненного на страницах истории под сомнительным анекдотом о том, как жены декабристов поехали за ними и испортили мужикам всю каторгу, к меленькой обители было местное кладбище. Тихое, скромное и на редкость благословенное местечко, где покоились мощи добрых христиан, отпетых с любовью и всепрощением, Богом заповеданным. Их гул из-под земли был ровным, будто морской прибой или шум ветра в кронах деревьев. Более умиротворяющего места для метущегося иного, чей дар был страшен даже по меркам многих коллег, представить себе было бы сложно. Эти мощи при всем желании и паре кровавых жертвоприношений, Муравьев бы поднять не в силах был – не в его они были власти, ушли к свету. Только мало таких мест в матушке России осталось, ох как мало! В земле лежали люди не прощенные, с грехами похороненные, не отпетые толком. Богатый урожай для любого некромага – жни не хочу! Властвуй, чини свой закон, ни перед кем головы не склоняй!
Ну, пока Надзор не придет по душу твою грешную.
А в привычках арбитров – достойных сотрудников сей организации, было упокаивать проштрафившихся любителей потрясти чужими костями, прикрывшись в отчетах фразой о сопротивлении при аресте.
Не то, чтобы Муравев их не понимал.
Власть над мертвыми калечила человеческие души, создавала иллюзию того, что если ты овладел смертью, то и живыми имеешь право распоряжаться. Тут до нарушения семи законов оставалось пол плевка, а их тоже не просто так писали.
За воротами обители было ветрено и хмуро, как-то совсем не по-летнему. Муравьев поплотнее запахнул полы куртки и поежился. Может, и не в ветре было дело, а в том, что мирская жизнь так и норовила дать опальному офицеру пинка под зад, а многоопытная седалищная мышца поджималась в предчувствии.
Рано.
Он вернулся слишком рано.
Когда до собственного смирения и спокойствия – как до Китая на карачках. В таком состоянии Муравьев был вполне способен наворотить таких дел, что это за ним будут арбитры бегать.
- Муравьев. – Спокойно представился иной, протягивая коллеге руку.
Обсуждать предстоящее задание не хотелось совершенно. Все та же многоопытная мышца подсказывала: ничего хорошего ждать не приходится, нового, впрочем, тоже. Если очень повезет, Никита просто скатается туда-обратно, беляшей вокзальных, на машинном масле жареных, пожрет. А упыри повылезавший из могил окажутся бесхозными, поднятыми избытком магии в районе.
- Не угостишь?
[nick]Никита Муравьев[/nick][icon]http://s5.uploads.ru/e9dEr.jpg[/icon][sign]
...[/sign][pers]<div><p class="lz_name"><a href="#">НИКИТА МУРАВЬЕВ</a></p><div class="lz_plank"><p class="lz_bio">Главный упырь на сем погосте.</p></div></div>[/pers]
Отредактировано Lora Nelson (2018-08-16 14:31:14)
